23.08.2016 08:46 6468 read

О ксенофобии, традициях народов России, русском патриотизме и разных менталитетах.

Россияне корейского, таджикского, нигерийского и осетинского происхождения рассказывают о ксенофобии, традициях своего народа, русском патриотизме и своих земляках.

 

Юлия Цой, 27 лет, мастер тату

«Я наполовину кореянка, наполовину русская. Я родилась и выросла в Москве. Сразу скажу: нет, я не родственница ни ему, ни ей. Это первый вопрос, который мне обычно задают.

 

Могу сказать, что сейчас с ксенофобией стало полегче: просто шуточки неудачные, вопросы. Общество стало толерантнее, по моим ощущениям. А раньше было жестко: например, пьяные люди в метро выливали мне на голову банку пива с воплями о том, что я порчу генофонд России.

Считалось, что мой родной район Алтуфьево очень националистический. В какой-то момент я начала ходить в компьютерный клуб (как бы ужасно это ни звучало), и там работал один из местных скинхедов по кличке Аллигатор. Мы с ним быстро подружились. Удивляло меня то, что спустя годы, когда я уже не жила в этом районе, но приезжала по делам, мои старые связи работали. То есть, когда у меня были проблемы, связанные с моей национальностью, я говорила обидчику: «Давай, звони Аллигатору!» — и это работало.

Раньше ко мне регулярно подходили скинхеды, теперь стало проще. Остались какие-то мои личные заморочки, например, когда я читаю объявления о сдаче квартиры: «Не Кавказ и не Азия», я думаю: «Так, я родилась в Москве, но я азиатка, считаюсь ли я Азией?» А может быть, они про Среднюю Азию? Но у меня мама из Казахстана, а это Средняя… А если «только славяне»? У меня мама кореянка, а папа русский, могу ли я примазаться к славянам? Потом подхожу, смотрю на себя в зеркало и думаю: «Не, вряд ли». Я долго размышляю, но в итоге решаю: «Да нет, ребят, я лучше не буду вам звонить».

Единственное, на что я реагирую болезненно, — это шутки про собак. Наверное, потому что я очень люблю собак и не ем никакого мяса уже 10 лет. В детском саду у меня не очень складывались отношения с детьми из-за национальности. Дети более жестокие, они не знают таких понятий, как «толерантность». И в начальной школе тоже было не очень — может, конечно, потому, что я была ботаном. Но мне не хочется так думать.

 

Так вот, в какой-то момент я очень хотела сменить фамилию и взять русскую фамилию отца. В 14 лет, когда пришла пора получать взрослый паспорт, я подошла к зеркалу: «Ну какая из тебя Сычева, ладно уж». Меняй — не меняй.

Я не очень люблю, когда меня принимают за таджичку или киргизку, и объясняю, что я немножко другое. Бывает, что принимают за таджичку и разговаривают со мной так, как будто я дворником тут приехала работать. Хотя вообще я не обидчивая — например, слово «узкоглазая» я легко произношу и, когда друзья так говорят про меня, не обижаюсь. Если слышу такое на улице, мне неприятно.

Обычно это подростки или какая-то выпившая гоп-стайл-молодежь, они до сих пор, когда видят меня, начинают вслед пародировать какой-нибудь восточный язык: «Окяуой уойн ку си». Что-нибудь такое выдают. Это все не смертельно, но дискомфорт есть.

Многие интеллигентные люди, которые в жизни не произнесут слово «узкоглазый», когда узнают, что у меня две собаки, спрашивают, не на забой ли я их выращиваю. Не на еду ли. Мне это не нравится.

На одной работе был парень, который долго на полном серьезе донимал меня: «А ешь ли ты собак?» Я всегда отвечала отрицательно. Но он спрашивал это чуть ли не каждый день и у моих коллег тоже выяснял, не ест ли Цой собак. В какой-то момент я не выдержала и потушила какую-то курицу с овощами в лоточке (я регулярно готовлю мясо мужу), принесла на работу и по дружбе предложила коллегам. Он тоже ел и сказал: «О, какая вкусная курица!» А я ему: «Чувак, это собака». После этого вопросов больше не было.

Вообще, я рада, что я кореянка. Когда-то, когда в детском саду и в школе слишком доставали, я хотела забыть про то, что я кореянка, и быть русской девушкой со свекольным румянцем. Но с возрастом понимаешь, что быть корейцем круто. Сейчас это прозвучит ксенофобски, но все мои худшие черты — рефлексия, лень — это от моей русской половины. Я бы предпочла быть полностью кореянкой: это очень деятельный, упорный народ.

Корейцы на улицах ко мне не подходят — не узнают. Зато шаурменники всегда здороваются, спрашивают, откуда я: «Не из Элисты ли часом?» Киргизия, Таджикистан, Узбекистан — они меня за свою принимают.

Конечно, когда я вижу кореянку/корейца где-то на работе или в баре, то мы — «две узкоглазые рожи» — чаще всего находим о чем поговорить. Не могу сказать, что это прямо какое-то особое единение, но есть некая сопричастность, что ли.

Я не требую ни от кого знания какой-то истории азиатских народов, но мало кто здесь знает, что корейцы и японцы, вообще-то, не братья никакие — более того, друг друга ненавидят. Это долгая история угнетения корейского народа, но японцы думают иначе. Но когда на работу к нам приходит экскурсия японцев, все дружно кричат: «Юля, твои родственники пришли!» Но нет, у корейцев с японцами не складывается. Семья моей бабушки бежала от японцев в Китай, а потом еще дальше. Никто не обязан знать эти внутриазиатские разборки, конечно.

От советских властей корейцы тоже получили, семья моей мамы оказалась на Дальнем Востоке, а оттуда грузили эшелонами в Среднюю Азию. То ли боялись, что корейцы будут шпионить на Японию, то ли боялись перепутать корейцев и японцев в случае конфликта. Поэтому отправили в Среднюю Азию, там все похожи. Так мама оказалась в Казахстане, потом приехала учиться и вышла замуж в Москве.

Если говорить про устройство традиционной корейской семьи, то она патриархальная. Например, моя прабабушка-кореянка никогда не работала. Куда бы их ни привезли, хоть в Среднюю Азию в чистое поле, она никогда не шла на работу. Она занималась домашним хозяйством, вышивала-вязала. Не было такого, что «семье жрать нечего, пойду поработаю». Она знала, что женщина должна быть дома. Они в Китае и, видимо, до этого, в Корее, жили очень обеспеченно, так что у моей бабушки первое воспоминание — как мелькают пятки рикши, который бежит и тянет повозку, в которой она с родителями восседает.

У мамы тоже есть своего рода «корейский комплекс». Например, она часто вспоминает, как она, будучи замужем за русским мужем в Москве, впервые почистила рыбу. А в ее семье считалось, что чистить рыбу — это мужская работа. Так вот, она рассказывала, что чистила эту рыбу и рыдала. А когда я — года в 22 — позвонила ей и сказала, что сама подключила стиральную машинку, мама тоже решила, что это конец.

Есть такая складочка на веке, называется сангапури — и это предмет вожделения всех кореянок. Чтобы она появилась, делают пластические операции. Например, у меня есть родственница, которая так хотела эту сангапури, что она брала шпильку с круглым кончиком и водила до тех пор, пока у нее там рубец не появился в виде этой складочки. Это надо обладать корейским упорством, чтобы так вот делать. Еще у корейцев мало выражена переносица, а у тех, кто наполовину кореец, она есть.

А еще у кореянок плохо растут волосы на теле. Например, мне 27 лет, а у меня до сих пор не растут волосы под мышками. И это я наполовину кореянка, а у совсем корейцев и на ногах часто не растут. И конечно, азиаты очень молодо выглядят, долго живут и обычно сохраняют хорошую форму до старости. Это круто, я очень благодарна маме за азиатские гены.

На самом деле я не считаю, что нужно запрещать, например, «Русский марш». Если у людей такая позиция, пусть они ее выскажут в своем Марьино. Главное, чтобы они по дороге не громили все палатки и не били людей. А если есть какое-то мнение, не надо запрещать его высказывать. Запретный плод еще слаще.

Другой вопрос, что нужно приспосабливаться под ту страну, в которой ты живешь. Внутри семьи и с родственниками мне очень приятно соблюдать какие-то корейские традиции, праздники, иметь национальный костюм, я это все храню, люблю и не хочу терять. Этого вполне достаточно».

 

 

Самуиел Адегбие, 22 года, экскурсовод

Меня зовут Сэм, мне 22 года. Я родился и вырос в городе Мытищи, в этом же городе закончил школу.

Я провожу мероприятия, в основном экскурсии в Москва-Сити. Самые главные мои увлечения — это музыка и политика/история: я люблю Баха и Обаму.

Моя национальность называется нигириец, так как я сын нигерийца и нигерийки, народность — йоруба. Когда меня спрашивают: «Откуда ты?» — я отвечаю: «Из Нигерии». Когда меня спрашивают: «Кто ты?» — я отвечаю: «Афророссиянин».

Самое трудное — объяснять россиянам, что «негр» — это вульгарное и оскорбительное слово.

В Советском Союзе ничего не знали об африканцах, поэтому «меня в школе так научили» не может служить оправданием невежеству. Большинство после подобного замечания понимают, иногда извиняются, некоторым же приходится приводить пример «кацапа» или «хача».

Если я общаюсь с человеком, который мне хотя бы немного дорог, я даю ему понять, что «негр» — это оскорбление. Если незнакомец использует это слово, то иногда я могу спросить его, знает ли он его значение. Представитель негроидной расы по-русски — не «негр», а «негроид».

В школе меня интересовала история только двух стран, США и России, затем со временем стал больше интересоваться Нигерией. Тем не менее традициям йоруба я следовал с детства, ведь я вырос в такой семье. Например, довольно долгое время я не мог обращаться на ты к людям, которые старше меня лет на 10, потому что дома это было строжайшим табу.

Нигерийская семья — это строго патриархальная семья: я могу пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда разрешение на то или иное действие я получал от матери. Также это строго религиозная семья: каждое воскресенье я сидел с семьей на лавочке в протестантской церкви. Это также строго консервативная семья: моей сестре отец позволил носить брюки только тогда, когда она стала тинейджером.

Наверное, если бы я стал рок-звездой, то внимание поклонников для меня не стало бы каким-то событием, потому что я вырос в России и привык к повышенному вниманию к своей персоне. Помню, как однажды шел с другом и ему, видимо, сильно надоело это, он остановился посреди улицы и закричал: «Вы … (достали) пялиться».

Сейчас, с появлением интернета, с вниманием стало чуть полегче, но я помню случаи, когда за один день я мог сфотографироваться с незнакомыми людьми с десяток раз.

 

В подавляющем большинстве случаев внимание следует из любопытства: если ты из Чебоксар и впервые увидел черного человека не по телевизору — я с удовольствием с тобой сфотографируюсь, меня это не напрягает.

Сейчас никто мне не верит, но в начале 2000-х годов меня постоянно спрашивали, сам ли я закручиваю волосы. Нет, не в шутку, а с просьбой потрогать и неподдельным изумлением на лице. Как-то я ехал в метро и читал книгу, на одной из станций в вагон вошла семья с мальчиком лет шести. Как только мальчик меня увидел, он произнес что-то вроде «Ну ничего себе» и минут пять восклицал в удивлении. Я не стал его прерывать и не отрывался от книги, притворившись, что не замечаю происходящего. Затем он все-таки решился и направился в мою сторону, но мама его одернула.

Самое забавное — россияне уверены, что черные люди вообще не говорят по-русски, поэтому я довольно часто становился свидетелем открытого комментирования себя. Однажды услышал фразу о себе от женщины: «Ну ничего себе, я не знала, что они бывают красивыми». Она думала, я не понимаю, что она говорит.

Многие люди, особенно ввиду последних событий в Европе, думают, что глобализация — это какая-то либеральная напасть, но, как мне кажется, это то состояние, которое ведет человечество к прогрессу: общество людей, которым не нужно будет себя отождествлять с какой-то расой и уж тем более территорией. Насчет традиций — то, что человеку нравится делать, он и будет делать, будь он в Австралии или Уганде, а все остальное отпадет за ненадобностью. Мне так кажется.

Если у меня и проверяют документы, то в 99,9% случаев полицейский делает это для того, чтобы поговорить: «Откуда ты? Из Нигерии? У вас там, видать, жарко? Зиму ненавидишь, наверное?»

Каждый коренной народ России ксенофобен по-своему. По-моему, в России больше стоит вопрос самоопределения — россияне все никак не могут понять, что они не русские, татары или лезгины, а россияне. Зачастую они с трудом принимают друг друга, чего уж говорить об африканцах или латиноамериканцах.

Русский — самая большая национальность России, государствообразующая национальность, но ни в коем случае не привилегированная. Также я никогда не понимал слов по типу «русский — это состояние души». Помню, у меня как-то завязался спор с одной гостьей моей экскурсии.

— Да ты же наш, русский, — говорила она.
— Нет, я не русский. Я россиянин, — отвечал я.

Все народы России грешат пустым бахвальством тем, к чему причастны только по причине случая рождения. Почему именно футболка «Я русский» или кепка «Чеченец» называется сегодня патриотизмом, в то время как здравый скепсис — не патриотизмом, я не знаю.

Когда я слышу откровенно дурацкий анекдот про национальные стереотипы, мне становится очень стыдно за того, кто его рассказывает. Порой кажется: мог бы — покраснел.

Стереотипы — это плохо, но стереотипы иногда оказываются правдой. Но это не значит, что нужно постоянно исходить из того, что все русские — алкоголики».

 

 

 

Эрадж Нидоев, 26 лет, продюсер

«Я родился в Таджикистане, но в младенчестве переехал с родителями в Москву. Вообще, я наполовину таджик, наполовину узбек. По сути, я больше русский, чем таджик. Но для россиян я никогда не буду русским, а для таджиков я никогда не буду таджиком.

 

На самом деле моя национальность — это одновременно моя большая боль и главный источник вдохновения. Я очень ранимый человек, и очень тяжело к этому отношусь, даже спустя много лет болезненно воспринимаю шутки на тему национальности. Когда мне друзья говорят в шутку слово «хач», я могу пошутить в ответ, что я не хач, а чурка. Это не обижает меня, только если так скажут близкие друзья или такие же нерусские, как и я. Это как, знаете, негр пошутит про негра, что он негр, — будет нормально, а если русский уже так будет делать — неприятно.

Когда это делают незнакомые люди — ты не понимаешь, они так пошутить хотят или постебаться над тобой по-злому. Конечно, когда люди спрашивают, откуда я, это нормально, человеку интересно, нет проблем — я отвечу. Когда называют меня гастарбайтером — это уже проблема. Сталкиваюсь я с этим везде на самом деле — на улице и на работе.

Когда я учился в школе: в начальной и средней, был один мальчик, который называл меня «чурка», я вообще тогда не знал, что это значит.

Избили за национальность меня только однажды. Я не думаю, что это были скинхеды, скорее просто пьяные отморозки, которым не понравилось мое лицо. Это было шесть лет назад, я занимался на турнике во дворе и услышал, что какая-то толпа идет со спины. Там были еще какие-то маленькие мальчики, они испугались и убежали, один из них черный был. А я увидел, но подумал: «Ну что я, убегать, что ли, буду?»

И вот они прямо со спины набежали и стали меня избивать. Просто нос сломали, помяли чуть-чуть. Самое смешное, что я в какой-то момент упал и говорю: «Вы че, я же свой». А они сказали, что нет, ни хрена я не свой.

На меня все это повлияло, отпечаток оставило. Когда люди узнают, что я таджик и работаю в продакшене, что я продюсер и режиссер, снимаю свое кино, многих это очень удивляет. Люди считают, что приезжие из Средней Азии и Кавказа наглые, ведут себя как-то не так. И некоторые действительно себя так ведут, зачастую это защитный механизм от страха, что тебя не принимают, что ты здесь чужой.

В Америке никто не мог понять, кто я — грек, португалец, еврей, а в России всем очевидно, что я нерусский, но кто — непонятно из-за того, что у меня наполовину европеоидная, наполовину монголоидная кровь и разрез глаз не очень выраженный, но все-таки я темненький. Когда я с бородой, я похож на кавказца. Однажды я даже играл в сериале «След» кавказского сутенера, имитировал кавказский акцент.

Хотел бы изменить стереотип, что таджик — это обязательно какой-то необразованный, слабый, беззащитный гастарбайтер. Я ведь не такой.

По-таджикски я понимаю, но говорю с русским акцентом. Сейчас я понимаю отрывки, но в детстве я разговаривал на таджикском. Одно время моя национальность была моим комплексом, какое-то время мне было стыдно признаваться, что я таджик. Я врал, что я турок, чтобы дети со мной общались. Потому что обсуждали Азию и Кавказ, что они «тук-тук», с гор спустились. И я сказал, что я турок, чтобы ко мне не приставали.

В какой-то момент я стал понимать, что из всей этой национальной истории нужно вытаскивать что-то положительное для себя. Я начал говорить людям, что я такой целеустремленный, потому что я таджик, и это круто. Наверное, это какая-то наивная позиция, какой-то юношеский максимализм, но я искренне хотел бы изменить отношение людей к своей нации.

Я воспитывался в восточной семье, но отец пытался европеизировать это воспитание. Например, все таджикские семьи друзей общаются на вы с родителями, папа никогда такого не хотел, поэтому мы с ним на ты. Но иногда папе кажется, что мы с братом его недостаточно уважаем.

С кем меня еще путают? С кабардино-балкарцем, с чеченцем, дагестанцем. Ко мне часто подходят, говорят: «Брат, помоги или подскажи». То есть они видят во мне своего и просят помочь. И я помогаю.

Если двадцать лет назад таджиков в России из интеллигентных семей, приезжающих не на заработки, а на более престижную работу, было в несколько раз меньше, то сейчас их достаточно много. И даже если люди из деревень, то они идут в школу, они ассимилированы. И мне кажется, что отношение меняется в лучшую сторону. Когда я слышу какие-то разговоры про гастарбайтеров или какие-то негативные вещи про национальности, я говорю: «Я таджик». Я люблю входить в конфликт на эту тему.

У меня нет друзей среди таджиков и узбеков вообще. Есть знакомые, друзей нет. Конечно, если я вижу, что парень-таджик образованный, нормальный, то для меня он свой. Он должен быть таджиком, но таким же ассимилированным. Если он только оттуда, то с ним сложнее.

Я недавно ездил на конференцию в Казахстан, в Алма-Ату, от ОБСЕ, читал там лекции для студентов из Центральной Азии. И мы с ними были на одной волне. Я был удивлен. У меня тоже есть стереотип, что большинство девушек из, например, Таджикистана менее образованные, меньше следят за собой, чем девушки в России. А оказалось, они хорошо и модно одеваются, у них у всех есть айфоны. И мы можем найти общие темы. То есть жизнь точно такая же. Люди образованные и интеллигентные — они во всем мире есть и легко найдут общий язык друг с другом.

Если мальчику 14 лет, его донимают национальностью, реально обижают, пусть дает в морду. Это поможет. Сейчас, в моем возрасте, уже морду не набьешь, хотя мне иногда хочется. Но я знаю, например, что ребята с Кавказа в обиду себя не дадут. Их не будут донимать, потому что они могут за себя постоять. А вот про таджиков принято считать, что это гастарбайтеры, слабые люди, мишень для насмешек. Не надо такого позволять в отношении себя.

Нужно просто делать то, что ты любишь, развиваться, учиться. И тогда твоя национальность неважна.

Я считаю, что можно примерять на себя только стереотипы хорошего толка. Скажем, таджики очень славятся гостеприимством, щедростью. Мне говорят, что я очень гостеприимный и щедрый. И мне это приятно. Хотя я понимаю, что это ведь все-таки стереотип. Даже не стереотип, а национализм: ты судишь о человеке по его нации, а это неправильно. Но уж лучше так, чем в другую сторону».

 

 

 

Руслан Бекуров, 42 года, преподаватель Санкт-Петербургского государственного университета

«Я живу в России с самого своего рождения (то есть с 1974 года), потому как являюсь гражданином России. Родился я в столице Республики Северная Осетия — Алания, в городе Владикавказ (в СССР он назывался Орджоникидзе). Мои родители также из России и до сих пор живут здесь.

Я преподаю на журфаке СПБГУ (доцент, кандидат политических наук). Хобби — рассказывать всем о своей национальности. В этих рассказах я обычно и провожу свое свободное время.

Я осетин. Мы гордимся тем, что являемся единственными потомками алан, сохранили язык, культуру и традиции. Кроме того, мы православные.

Конечно, я дико горжусь тем, что я осетин. Никаких неудобств или тем более преимуществ от этого не испытываю. Бывают, конечно, проблемы с полицией и дурными жителями больших российских городов, но мы как-то с детства к этому привыкаем и не обижаемся. Дебилов хватает и у нас.

Конечно, я знаю традиции и культуру осетин, но вот с родным языком у меня проблемы. В Осетии все хорошо говорят по-русски — да и Владикавказ — многонациональный город. Поэтому осетинским языком я владею гораздо хуже, чем английским. Но не вижу в этом проблемы — валлийцы вон тоже в большинстве своем не говорят на валлийском, но это никак не влияет на их национальное самоощущение. Я горжусь тем, что я осетин, и никакая глобализация не в силах повлиять на мое национальное самоощущение.

Моя семья — обычные осетинские интеллигенты. Предки жили в горах, а последние три-четыре поколения и по папе, и по маме — врачи и педагоги.

Не сказал бы, что у меня экзотическая внешность: большие носы бывают и у евреев, например. Понятно, что есть определенные представления о кавказцах-террористах, и я подхожу под эти стандарты. Особенно когда небрит. Но это не та проблема, которая мешает мне жить.

Смешно, что в Питере меня считают нерусским, а вот в Берлине, например, я всегда русский.

Проблемы с полицией бывают, но с каждым годом их становится все меньше и меньше. Полицейским плевать на твою национальность. Главное — наличие паспорта.

В Питере скинхеды чертовски интеллигентны — у меня никогда с ними не было проблем. Так, дрались пару раз — и все. Выбирая между скинхедами и полицией, предпочту первых.

 

Люди в России вежливые и тактичные. И не такие уж они ксенофобы. Конечно, есть такая нация — русские. То, что русский ничем не отличается от нерусского внешне, не значит, что нет такой нации. Достойная великая нация. С богатой историей, великим языком и изначально хорошими традициями.

Не знаю, почему вы считаете, что слово «русский» приобретает какую-то негативную коннотацию. Футболки с надписью «Я русский»? Да бог с ними: нравится — носите.

С представителями других национальностей меня, конечно, путают, в Москве или Питере без разницы, осетин ты или аварец. Для местных мы на одно лицо. Как китайцы. Хотя вот знают, что Боллоев, Гергиев и Дзагоев — осетины.

Мне плевать на «Русский марш» и тех, кто в нем участвует. Я по воскресеньям в футбол играю.

На шутки я не обижаюсь. Национальные стереотипы созданы не для того, чтобы воспринимать их буквально. Это лишь один из способов идентификации нации или чего-то там еще. Мне нравятся стереотипы — люблю под них подстраиваться. Поэтому за границей я русский — и я пью. А осетинам присущи лень и храбрость.

Есть, конечно, такие слова, на которые я могу обидеться. Но к национальности они не имеют никакого отношения. И за них я просто даю в морду.

В слове «негр» лично я не вижу ничего плохого.

 

Для меня тема национальности не болезненна. Я настолько привык к разговорам об этом вокруг, что уже давно не обращаю на них никакого внимания. Нет смысла бороться со стереотипами — в жизни есть куча других более интересных вещей».