О жизни на родине

Я жил в маленьком уездном городишке Курской губернии. Жизнь моя полностью загублена: профессии нет, я никогда нигде не работал. После армии пошёл на флот, а после флота в 1985-м я женился (в России у героя остались жена и две взрослые дочери. — Прим. ред.). Ещё в 1989 году я встал на очередь у стен американского посольства, но не решился уехать: в 1990-м у меня родилась дочь. Если бы мы решились, у меня бы уже было американское гражданство и наша доченька родилась бы уже в Америке. А так я всю жизнь прожил между Курском и Белгородом. В июне мне будет 61 год.

«Ты — вечный оппозиционер», — говорил мне друг на флоте. Я воевал с беззаконием, бумажки писал, в «Новую газету», уполномоченному по правам человека по поводу всего — про вертикаль и горизонталь. Меня многие упрекали: «Ты всё справедливость ищешь!» Но если ты украл деньги на общественные туалеты, как так? В моём родном городе нет ни одного общественного сортира!

Я себя называю либералом. В России надо идти на костёр, чтобы доказать, что ты либерал и хороший парень. Но нельзя жить во лжи. Я в завещании напишу: мельничный жёрнов на шею Савченко, губернатору Белгородской области и Путину. Три листа проклятий им написал! Я человек добрый по натуре. Лень ругать: они же не ведают, что творят. Я вот сейчас вырвался и уже жить захотел, моя страшная сказка закончилась счастливым концом.

Почему я уехал, моя жена не поймёт. Она знала, что я собираюсь, и не отговаривала. Может быть, это было моё предопределение, если Господь тащит за шиворот? Вот Фёдора Конюхова что движет? 

Как именно нашему герою удалось добраться до Франции без загранпаспорта и визы, он рассказывать отказался («Это правда для меня, для исповеди»), но нам стало известно, что сначала он доехал на автобусе до Белгорода, потом до Киева, а оттуда взял билет на автобус в Верону.

«Но это необъяснимое дело: во-первых, нет никаких документов (паспорта, визы). Ничего! Но есть желание. Есть совершенно неистребимое желание. Есть страстное желание уехать из этой тюрьмы народов», — сказал корреспонденту The Village близкий знакомый героя. До этого за границей герой никогда не был.

Фото: kavalenkau / Shutterstock.com

О тяготах эмиграции 

Кто не читал, кто не знает о Париже? Здесь центр русской эмиграции. Франция — это благодать, я сюда умирать приполз. Моя миссия — быть последним русским эмигрантом, потому что весь вот этот колхоз, который выехал после 1991-го, — это не те люди. Они ничего не знают о святой Руси.

Всем нашим говорю, что коммунизм — тут. Они Царство Небесное уже построили: приходят люди, не спрашивая вероисповедания, приносят питание, одежду. А как здесь кормят! Мне сразу дали ресторанную карточку. Я питался в ресторане два раза в день. Там познакомился с чернокожим другом, я его зову дядя Том. Он русский знает, в «Дружбе народов» учился. Говорит: «Я на золоте едал, а теперь с бомжами».

Клошары разные бывают, но есть такие, что мстят самому обществу, недовольны всё равно. Это несчастные люди, которые мстят и богу, и обществу за то, что они несчастные. Я видел: идёт калека без ноги. Его можно пожалеть: ему очень плохо, ему никто не помогает. За ним увязалась собачка, и он её этим костылём! Озлобленный. Этого человека можно понять.

Если у нас к бомжам вообще относятся пренебрежительно, то здесь манна небесная, а он всё равно недоволен. Тут любой бомж живёт лучше профессора. Мой знакомый профессор в России еле-еле концы от голода сводил, отомстили ему за то, что к демократам перекинулся. 

Голодным в Париже невозможно быть. Один клошар говорит: «Будет у тебя квартира, я тебе забью холодильник продуктами». Им туда в метро приносят в 11, да тут столько этих точек, что каждый день по питательным точкам можно ходить, да ещё и с собой продукты дают. И рестораны, и точки, куда приезжают. Такое вкусное питание. Это сказка какая-то. Я когда приехал, у меня такое было: я ем, и мне становится страшно: я забыл, зачем сюда приехал, от этой сытости становится очень плохо.

Французы любят поесть. Всё прекрасно! Я бы вас сводил в тот ресторан, где бомжи и все питаются. Что это за пища! Ещё и с собой сырки дают. А сколько здесь сортов сыра! Сыры прекрасные. Фромаж я люблю. Я и в России любил, но там слабый выбор. Меня недавно пригласили в ресторан: всё прекрасно, в конце была ромовая баба, всю ромом полили. Кофе — это сказка. Ел лосятину. Ел «крестьянский суп» (как кулешик такой, а шкварки отдельно) и два раза добавку просил. Это чудо какое-то! Они котёл приготовляют, мужчины приносят (покушать любят не торопясь — на час, на полтора), после вино, а потом кофе.

Мой знакомый саксофонист 15 лет бродит по Европе, собирает деньги. Я ему говорю: «Андрей, тебе не страшно? Как народы могут резать друг друга? Кто бы мог подумать, что в XXI веке Россия с Украиной могут воевать?» Он не думает ни о чём: за что его кормят, почему так? Он это принимает как должное.

f

Фото: Let Ideas Compete

О жилье и образовании  

Сейчас я живу в своей келье-каюте — это центр, где нас размещают. (Имеется в виду приют для бездомных. За полгода герой сменил 23 ночлежки. — Прим. ред.). Это чудо. Это счастье. Сейчас тут ещё живёт парень из Москвы, у него жена — тонгалезка. В апреле их Тимофею будет год. Рядом со мной живёт Кофи Аннан (я его так называю) — молодой парнишка; учительница Мамаду, парнишка из Мали 19 лет и самый молодой — Александр. Мы с ним за партой сидим. Ещё есть Казанова (это его имя) из Тибета. Папа у него Мустафа из Алжира, а мама — настоящая француженка. То есть мама — католичка, папа — мусульманин, а сам он буддист.

Такие люди — просто сказка! Все улыбаются друг другу, двери держат, «пардон» — если не могут разойтись на улице, и кланяются, как в Японии. А французы как к вам относятся! Сейчас жена ляпнула, что тёмные негры нас не любят. (Герой регулярно звонит своим родственникам в Россию, — Прим.ред.) А за что вас любить, если вы друг друга не любите? А здесь к тебе сказочное отношение.

У нас здесь в центре — обязательное обучение. Ещё в нескольких местах обязательно приходит профессор, две учительницы. Французский очень трудно идёт. Мне 61 год будет в июне, и это страшно: уже не выучу, наверное. Но всё-таки продвигаюсь. Я книгу смотрю, а разговаривать — только несколько фраз я знаю, но на пальцах могу показать.

Тут есть библиотека Франсуа Миттерана: приходишь, и тебе выписывают документ. Эта библиотека — как целый город, гектара два-три, а внутри лес. (Северо-западная башня Национальной библиотеки построена из стекла и окружает часть парка. — Прим. ред.).

В Центр Жоржа Помпиду можно вообще без документов прийти, там американские бомжи приходят с сак де кушер (sac de couchage — спальный мешок. — Прим. ред.) и почитать, и в компьютере посидеть.

Я сейчас читаю «Войну и мир», «Божественную комедию», Анри Труайя, «Дубровского» Пушкина. У меня есть словарь синонимов французского языка. Я сейчас познакомился в библиотеке с девушкой, она немного говорит по-русски. Я хотел, чтобы она меня обучала французскому, но она отказалась.

Фото: imantsu / Shutterstock.com

О планах на будущее

У меня даже по французским меркам пенсионный возраст, но если будет возможность, я хоть в хоспис пойду горшки мыть к людям, которые умирают. Это и милосердие, и копейку буду иметь. Я готов кем угодно, потому что никакой специальности у меня нет. Мне говорят: освоишь французский чуть-чуть, тогда и поговорим. Мусорщиком здесь тоже прекрасно работать, потому что у них льготы большие.

Любимые места в Париже невозможно назвать — это все. По Парижу гулять одно удовольствие. Нотр-Дам де Пари, сад «Люксембург» — вообще много. Я хожу в Храм на рю Дарю (имеется в виду собор Александра Невского на Rue Daru. — Прим. ред.), у нас там складывается хорошая община.

Я тут прочитал у митрополита Сурожского, гения и богослова, что свобода — филологически трудное русское слово, от древнесанскритского «любить» и «быть любимым», «моя любовь». Наше общество дикое, а Царство Небесное — это западное общество, где постигли сущность свободы. Государство получается там, где есть согласованность двух людей. У нас об этом не знают.

Вот, например, я читал в газете, что в России благотворительностью занимаются 3 %, во Франции — 30 %, а у скандинавов 70 % пытаются неизвестно кому помочь. А у нас — бесовская страна.

Я ведь не смотрю ни телевизора, ничего. Один знакомый мне говорит: «Убили какого-то политика на Н». — «Немцова?» — «Да». — «Как? Немцова убили? Что за дикость у вас там?» И это норма.